Неточные совпадения
Левин знал брата и ход его мыслей; он знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче было жить без веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений
мира вытеснили верования, и потому он знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем той же мысли, но было только
временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Он отгонял от себя эти мысли, он старался убеждать себя, что он живет не для здешней
временной жизни, а для вечной, что в душе его находится
мир и любовь.
Весь трагизм жизни происходит от столкновения конечного и бесконечного,
временного и вечного, от несоответствия между человеком, как духовным существом, и человеком, как природным существом, живущим в природном
мире.
Нельзя осмыслить мирового процесса, если не допустить мистической диалектики бытия, предвечно совершающейся и завершающейся вне времени и вне всех категорий нашего
мира и в одном из своих моментов принявшей форму
временного бытия, скованного всеми этими категориями.
Иван Фомич выставил
миру два ведра и получил приговор; затем сошелся задешево с хозяином упалой избы и открыл"постоялый двор", пристроив сбоку небольшой флигелек под лавочку. Не приняв еще окончательного решения насчет своего будущего, — в голове его мелькал город с его шумом, суетою и соблазнами, — он устроил себе в деревне лишь
временное гнездо, которое, однако ж, было вполне достаточно для начатия атаки. И он повел эту атаку быстро, нагло и горячо.
— Хороших дел не нужно бояться… Ты смотришь на брак с земными мыслями, забывая, что в этом
мире мы
временные гости, как путники в придорожной гостинице.
После
временного как будто забвения или охлаждения еще горячее и уже сознательнее полюбил я красоты божьего
мира…
Им казалось, что личность — дурная привычка, от которой пора отстать; они проповедовали примирение со всей темной стороной современной жизни, называя все случайное, ежедневное, отжившее, словом, все, что ни встретится на улице, действительным и, следственно, имеющим право на признание; так поняли они великую мысль, «что все действительное разумно»; они всякий благородный порыв клеймили названием Schönseeligkeit [прекраснодушие (нем.).], не усвоив себе смысла, в котором слово это употреблено их учителем [«Есть более полный
мир с действительностию, доставляемый познанием ее, нежели отчаянное сознание, что
временное дурно или неудовлетворительно, но что с ним следует примириться, потому что оно лучше не может быть».
Юношество, время первой любви, неведения жизни располагает к романтизму; романтизм благотворен в это время: он очищает, облагораживает душу, выжигает из нее животность и грубые желания; душа моется, расправляет крылья в этом море светлых и непорочных мечтаний, в этих возношениях себя в
мир горний, поправший в себе случайное,
временное, ежедневность.
Сколько прожил скорбного, страдал, унывал, лил слез и крови дух человечества, пока отрешил мышление от всего
временного и одностороннего и начал понимать себя сознательной сущностью
мира!
Она поняла, сознала, развила истину разума как предлежащей действительности; она освободила мысль
мира из события
мира, освободила все сущее от случайности, распустила все твердое и неподвижное, прозрачным сделала темное, свет внесла в мрак, раскрыла вечное во
временном, бесконечное в конечном и признала их необходимое сосуществование; наконец, она разрушила китайскую стену, делившую безусловное, истину от человека, и на развалинах ее водрузила знамя самозаконности разума.
Ангелы Божии в небесах возликовали, егда воню благоухания сожигаемых обоняли и песнь преподобных во
временном сего
мира огне слышали.
Само собой разумеется, что это потенциализирование Софии существует не для нее самой, не для того ее лика, который обращен к Божеству, не для предвечной Невесты Логоса, но для лика Софии, обращенного к
миру, т. е. к
временному бытию.
Духовный
мир внутри имеет вечное начало, а внешний
временное; каждое имеет свое рождение в себе; но вечноговорящее слово господствует над всем» (V, 11, § 10).
О Боге приходится говорить в числовых,
временных, пространственных определениях, принадлежащих нашему эмпирическому
миру.
Этим нисколько не отрицается и не умаляется реальность свободы в ее подлинной области, ибо она всецело принадлежит
временному тварному
миру и неразрывно связана с необходимостью, т. е. с ограниченностью твари, ее неабсолютностью.
Бог, оставаясь существом своим (ουσία) превыше
мира, творческой силой своей (ενέργεια) присутствует во
временном процессе, рождается в нем: на острие меча антиномии держится это соотношение вечности и временности.
Сотворение
мира в Начале, т. е. в Софии, или на ее основе, приходится поэтому мыслить как обособление ее потенциальности от вечной ее же актуальности, чем и создается время с
временным процессом; актуализация потенции софийности и составляет содержание этого процесса.
Итак, на эмпирической поверхности происходит разложение религиозного начала власти и торжествует секуляризация, а в мистической глубине подготовляется и назревает новое откровение власти — явление теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого зона [Термин древнегреческой философии, означающий «жизненный век», «вечность»; в иудео-христианской традиции означает «
мир», но не в пространственном смысле (космос), а в историческом и
временном аспекте («век», «эпоха»).]
Отношение идей к вещам, Софии к
миру, есть отношение сверхвременного (и в этом смысле вечного) к
временному.
«Где есть мирская красота? Где есть
временных мечтание? Не же ли видим землю и пепел? Что убо тружаемся всуе? Что же не отвержемся
мира?» — поют в часовне.
Забота, из которой Гейдеггер пытается вывести
временное существование в падшем по своей сущности
мире, есть слабая первичная форма страха.
Для человека же, знающего себя не по отражению в пространственном и
временном существовании, а по своему возросшему любовному отношению к
миру, уничтожение тени пространственных и
временных условий есть только признак большей степени света.
То, что соединяет в одно все разрозненные сознания, соединяющиеся в свою очередь в одно наше тело, есть нечто весьма определенное, хотя и независимое от пространственных и
временных условий, и вносится нами в
мир из области внепространственной и вневременной; это-то нечто, состоящее в моем известном, исключительном отношении к
миру, и есть мое настоящее и действительное я.
И потому может уничтожиться мое тело, связанное в одно моим
временным сознанием, может уничтожиться и самое мое
временное сознание, но не может уничтожиться то мое особенное отношение к
миру, составляющее мое особенное я, из которого создалось для меня всё, что есть.
Основное свойство человека более или менее любить одно и не любить другое не происходит от пространственных и
временных условий, но, напротив, пространственные и
временные условия действуют или не действуют на человека только потому, что человек, входя в
мир, уже имеет весьма определенное свойство любить одно и не любить другое.
Человек, всечеловек, носитель абсолютной человечности, пришедший в сознание после обморока своего в природном
мире, после падения своего в природную необходимость, сознает свою бесконечную природу, которая не может быть удовлетворена и насыщена
временными осуществлениями.
Второе основание есть: бòльшее или мèньшее видимое
временное отношение человека к
миру: более или менее ясное понятие о том месте, которое действие человека занимает во времени.
И вот эти пять заповедей его действительно дают этот
мир людям. Все пять заповедей имеют только одну эту цель —
мира между людьми. Стоит людям поверить учению Христа и исполнять его, и
мир будет на земле, и
мир не такой, какой устраивается людьми,
временный, случайный, но
мир общий, ненарушимый, вечный.
И самой интеллигенции нужно проповедовать, что основным разделением
мира и человечества остается не
временное разделение на царство «социалистическое» и царство «буржуазное», а вечное разделение на царство правды и лжи, добра и зла, царство божеское и диавольское, Христово и антихристово.
Несмотря на то, что состояние это продолжалось для всех людей по этому учению от изгнания Адама из рая, т. е. от начала
мира до рождения Христа, и точно так же продолжается и после для всех людей, верующие должны воображать, что это есть только случайное,
временное состояние.
Если мы теперь в нашем христианском
мире видим людей, лишенных, или, вернее сказать, не лишенных, а с затемненным религиозным сознанием, то уродливое, неестественное положение это только
временное и случайное, положение немногих, происшедшее от тех особенных условий, в которых жили и живут люди христианского
мира, точно такое же исключительное, как и положение тех людей, которые живут и могут жить, не работая.